Ведьмин зов  - Марина и Сергей Дяченко

– Сегодня хороший день, – сказала пожилая женщина, подтянутая и стройная, в элегантном легком пальто и соломенной шляпке. Эгле похвалила бы ее вкус, если бы могла в этот момент с кем-то разговаривать. Но женщина не спешила уходить: она протянула Эгле пластиковую бутылку с водой, и Эгле поняла, что умирает от жажды.

Она выпила все до дна и облизнула губы:

– Спасибо.

– Хороший день, – повторила ее собеседница. – Чтобы пройти свой путь.

У нее были яркие молодые глаза на загорелом морщинистом лице.

– Тебя больше ничего не держит, просто сделай шаг. В конце пути ждешь себя ты-сама, ты-настоящая. Достойная и свободы, и любви. Пойдем?

Эгле наблюдала за всей этой сценой отстраненно, будто глазами оператора за камерой: вот она сидит на каменном парапете и выглядит так, будто только что упала с неба вместе с чемоданом. Вот ведьма – настоящая действующая ведьма, все происходит по сценарию, о котором много раз предупреждали инквизиторы: к вам подойдет незнакомая женщина… ее внешность зацепит ваше внимание… Эгле много раз воображала себе эту сцену. Ее коллеги, неинициированные ведьмы, бывало, спьяну признавались: она подошла ко мне, а я… кошмар, я чуть не согласилась… нет, я – никогда!

Ведьма была эффектна, особенно шляпка. Но Эгле чувствовала что-то вроде разочарования: для кино эта сцена должна была выглядеть ярче, эксцентричнее, по-другому.

– Пойдемте, – сказала Эгле. – Все равно этот вечер у меня совершенно свободен.

* * *

Отец звонил пять раз, Мартин не ответил. Потом перезвонили из канцелярии Дворца, Великий Инквизитор желал немедленно с ним говорить.

– Что случилось? Почему ты не отвечаешь на звонки?!

– Это личное, – с ненавистью сказал Мартин.

– Ты что… расстался с Эгле?!

– Перестаньте меня контролировать! – От его крика задрожали стекла, а соседи, вероятно, недоуменно переглянулись за толстыми звукоизолирующими стенами. – Не смейте меня контролировать!

Он бросил трубку.

Потом перезвонил в канцелярию и сделал то, чего никогда прежде не делал: заказал себе экстренный служебный рейс на Вижну.

* * *

Огромный тоннель был проложен под горным массивом больше ста лет назад. Заместитель куратора округа Ридна, Лоран Сорока, сидел за рулем в сквернейшем расположении духа. Мелькали фонари по обе стороны гладкой трассы. Ровно и с одинаковой скоростью, будто вагоны, катились машины вперед и назад. Заместитель куратора думал о своем предшественнике, Иржи Боре, и о колоссальном подлоге, который они учинили вдвоем с куратором Руфусом.

Все вскроется. Все непременно вскроется, Старж уже напал на след. Лоран напрасно дал себя уговорить давнему другу и патрону. Никакая карьера этого не стоит.

Лоран первым нашел тело Иржи Бора – на съемной квартире, где тот жил в процессе развода с женой. Заместитель куратора лежал на кухонном столе, среди опрокинутых кофейных чашек, держа в зубах собственное сердце. Место смердело кровью и ведьмой.

Она скрылась бесследно. В ситуации, когда Мартин Старж задержал ведьму в одиночку, Руфус упустил убийцу, а ведь погиб не рядовой оперативник, а второй человек в иерархии округа. Приличный куратор должен бы подать в отставку после такого провала, но Руфус сказал: «Я им такой радости не доставлю», – имея в виду обоих Старжей, старшего и младшего.

Утром Руфус официально сообщил сотрудникам, что Иржи Бор умер дома от сердечного приступа. Все знали, что заместителю куратора тяжело давался развод. Никто не рассматривал с лупой свидетельство о его смерти.

Лоран своими руками мыл кухонный пол на съемной квартире Бора. Его тошнило, но не от вида крови. Его бросало в тоску при одной мысли об этой ведьме – непринужденно вырезавшей инквизитору сердце.

Руфус сказал: «Я никогда тебе этого не забуду. Когда я займу кресло Старжа, ты станешь куратором Ридны». И продвинул его по службе, и Лоран поддался соблазну; жена, считавшая его неудачником, подобрела, даже сыновья-подростки смотрели теперь по-другому. Но, право слово, как же он раскаивался теперь. В каком страхе он жил. Как мучила его совесть.

Облава за облавой – и ничего. Ведьма будто растворилась, а может быть, покинула Ридну. Лоран втайне на это надеялся. Собственное сердце Лорана Сороки, не очень молодое и не вполне здоровое, было очень дорого ему. И в зубах оно не поместится.

Машина шла по левой полосе подземного шоссе. Мигали сигналы, запрещающие остановку. Зарешеченными темными ртами дышали вентиляционные отверстия. Из одного из них вырвался бумажный стикер и, порхая, как бабочка, присел на ветровое стекло прямо перед глазами Лорана.

Черной тушью на стикере был нанесен клин-знак, старинное орудие ведьмы. Инквизитор-оперативник успел бы себя защитить, но Лоран был инквизитором-функционером. Теряя сознание, он вывернул руль, насмерть сбил мотоциклиста и врезался в бетонный отбойник между полосами.

Под сводами старейшего тоннеля провинции Ридна прозвучал женский хохот.

* * *

Пахло морем, ржавчиной, рыбой. Высоко под потолком загорелась единственная тусклая лампа в железной оплетке. Эгле с порога оглядела лодочный ангар, пустой; у дальней стены помещалась железная катушка, серый металлический канат тянулся через все помещение к ногам Эгле.

– Как-то это безрадостно. – Эгле чувствовала, как мерзнут пальцы в зимних ботинках. – Я думала, будут чудеса.

– Ты пока не знаешь, – серьезно сказала ведьма, – понятия не имеешь, что такое чудеса. Твои глаза заклеены, твои веки зашиты.

Чемодан Эгле остался в камере хранения небольшой гостиницы в центре. Глупо идти на инициацию с чемоданом барахла. Но глупо и бросать чемодан посреди улицы; рюкзак с ноутбуком на спине теперь мешал ей, казался лишним, оттягивал плечи. Эгле положила его у стены на бетон – оранжевый легкий рюкзак казался здесь ужасно неуместным.

Ведьма щелкнула зажигалкой. Зажгла красную свечу в стеклянном стакане:

– Свора не вечна. Знаешь, что это значит?

– Нет. – Эгле взяла из ее рук свечку.

– Это значит, наши враги умрут все до единого.

– А если мы умрем раньше? – Эгле не знала, что ее дернуло за язык. Ведьма внимательно на нее посмотрела:

– Ты пройдешь свой путь и все узнаешь сама.

– Как-то лаконично, я думала, будут инструкции…

Ведьма улыбнулась:

– Придет время умирать – умирай. Придет время родиться заново – рождайся. И когда ты дойдешь до конца, ты откроешь глаза и увидишь. Иди!

Ее голос был как прикосновение. Эгле, сама не желая, посмотрела в противоположный конец ангара: железный канат лежал на бетонном полу, как… нет, не лежал, а был натянут в вышине, над головами множества восторженных зрителей, и все смотрели вверх, и все аплодировали заранее, шептали ее имя, знали все ее работы. Детали. Трогательно, до нитки, до эскиза. Им было важно, они тратили время своей жизни, разбирая работы Эгле Север.